Неточные совпадения
Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась к мужикам,
Послушала, послушала
И прочь пошла, подумавши:
«И
черт их не поймет!»
И вправду: сами спорщики
Едва ли знали,
помнили —
О чем они шумят…
— Ну их, не
поминайте; в Петербурге еще не было; да и
черт с ними! — вскричал он с каким-то раздражительным видом. — Нет, будемте лучше об этом… да, впрочем… Гм! Эх, мало времени, не могу я с вами долго остаться, а жаль! Было бы что сообщить.
— Об чем? Ну да
черт с тобой, пожалуй, не сказывай. Починкова, сорок семь, Бабушкина,
помни!
— Лозунг командующих классов — назад, ко всяческим примитивам в литературе, в искусстве, всюду.
Помните приглашение «назад к Фихте»? Но — это вопль испуганного схоласта, механически воспринимающего всякие идеи и страхи, а конечно, позовут и дальше — к церкви, к чудесам, к
черту, все равно — куда, только бы дальше от разума истории, потому что он становится все более враждебен людям, эксплуатирующим чужой труд.
—
Черт знает как это все, — пробормотал Дронов, крепко поглаживая выцветшие рыжие волосы на черепе. —
Помню — нянька рассказывала жития разных преподобных отшельниц, великомучениц, они уходили из богатых семей, от любимых мужей, детей, потом римляне мучили их, травили зверями…
— На кой
черт надо
помнить это? — Он выхватил из пазухи гранки и высоко взмахнул ими. — Здесь идет речь не о временном союзе с буржуазией, а о полной, безоговорочной сдаче ей всех позиций критически мыслящей разночинной интеллигенции, — вот как понимает эту штуку рабочий, приятель мой, эсдек, большевичок… Дунаев. Правильно понимает. «Буржуазия, говорит, свое взяла, у нее конституция есть, а — что выиграла демократия, служилая интеллигенция? Место приказчика у купцов?» Это — «соль земли» в приказчики?
— Кой
черт услышит здесь? Не
помню, что ли, я себя? — с досадой сказал Тарантьев. — Что ты меня мучишь? Ну, говори.
— Да,
помню! Э,
черт,
помню! Я тебя люблю… Ты этому верь. Тебя никто не любит, а я люблю; только один я, ты
помни… Тот, что придет туда, рябой — это хитрейшая каналья; не отвечай ему, если заговорит, ничего, а коль начнет спрашивать, отвечай вздор, молчи…
— А хозяйку надо бы научить… надо бы их выгнать из квартиры — вот что, и как можно скорей, а то они тут… Вот увидите! Вот
помяните мое слово, увидите! Э,
черт! — развеселился он вдруг опять, — вы ведь Гришу дождетесь?
Катерина Ивановна только слегка кивнула своей красивой головкой и добродушно засмеялась. Привалов рассматривал эту даму полусвета, стараясь подыскать в ней родственные
черты с той скромной старушкой, Павлой Ивановной, с которой он когда-то играл в преферанс у Бахаревых. Он, как сквозь сон,
помнил маленькую Катю Колпакову, которая часто бывала в бахаревском доме, когда Привалов был еще гимназистом.
По-моему, заснул и не проснулся, и нет ничего,
поминайте меня, коли хотите, а не хотите, так и
черт вас дери.
— По-моему, господа, по-моему, вот как было, — тихо заговорил он, — слезы ли чьи, мать ли моя умолила Бога, дух ли светлый облобызал меня в то мгновение — не знаю, но
черт был побежден. Я бросился от окна и побежал к забору… Отец испугался и в первый раз тут меня рассмотрел, вскрикнул и отскочил от окна — я это очень
помню. А я через сад к забору… вот тут-то и настиг меня Григорий, когда уже я сидел на заборе…
Кирсанов говорил, — они важно слушали, что он говорил, тому все важно поддакнули, — иначе нельзя, потому что,
помните, есть на свете Клод Бернар и живет в Париже, да и кроме того, Кирсанов говорит такие вещи, которых — а
черт бы побрал этих мальчишек! — и не поймешь: как же не поддакивать?
Другие же прибавили, что когда
черт да москаль украдут что-нибудь, то
поминай как и звали.
— О-очень при-ятно, — заметил тот, — и очень
помню даже. Давеча, когда нас Иван Федорыч познакомил, я вас тотчас признал, и даже в лицо. Вы, право, мало изменились на вид, хоть я вас видел только ребенком, лет десяти или одиннадцати вы были. Что-то этакое, напоминающее в
чертах…
— А
черт с ней и с дудкой!.. Через этот самый «пустяк» и с диомидом не пролезешь. Глыбко ушла жила… Должно полагать, спьяну наврал проклятый Кривушок, не тем будь
помянут покойник.
Платонов и теперь еще
помнил, как внезапная злоба охватила его: «Ах, так?
черт вас побери! — подумал он.
— Да,
помню, всегда с удовольствием вспоминаю, — отвечал Плавин,
черт знает что желая этим сказать.
Между тем Тыбурций быстро отпер входную дверь и, остановившись на пороге, в одну секунду оглядел нас обоих своими острыми рысьими глазами. Я до сих пор
помню малейшую
черту этой сцены. На мгновение в зеленоватых глазах, в широком некрасивом лице уличного оратора мелькнула холодная и злорадная насмешка, но это было только на мгновение. Затем он покачал головой, и в его голосе зазвучала скорее грусть, чем обычная ирония.
«Нет,
черт возьми! — сказал (как сейчас это
помню) Петр Бурков, лихой малый и закадычный мой друг, — в таком положении нам, воля ваша, оставаться нельзя; мы, господа, люди образованные, имеем вкус развитой; мы,
черт возьми, любим вино и женщин!» В это время — может быть слыхали вы? — имел в Петербурге резиденцию некоторый Размахнин, негоциант тупоумнейший, но миллионер.
Это частое перекочевывание дало ему массу знакомств, которые он тщательно поддерживал, не теряя из вида даже тех товарищей, которые мелькнули мимо него почти на мгновение. Острая память помогала ему припоминать, а чрезвычайная повадливость давала возможность возобновлять такие знакомства, которых начало, так сказать, терялось во мраке времен. Достаточно было одной
черты, одного смутного воспоминания ("а
помните, как мы в форточку курили?"), чтобы восстановить целую картину прошлого.
— Да, куривали! — отвечает обретенный товарищ, вглядываясь в
черты лица обревшего: — а
помнишь, как раз нас сам инспектор на месте преступления изловил?
— Заметьте, что этот господин одну только
черту выражает в Отелло, которой, впрочем, в том нет: это кровожадность, — а? Как вам покажется? Эта страстная, нервная и нежная натура у него выходит только мясником; он только и
помнит, что «крови, крови жажду я!» Это
черт знает что такое!
Помню, и о реформации читали… и эти стихи: Beatus ille… [Блажен тот… (лат.)] как дальше? puer, pueri, puero… [отрок, отрока, отроку… (лат.)] нет, не то,
черт знает — все перезабыл.
Еще и теперь
помню: там консул этот — как его… ну,
черт с ним!
— Добро, — отвечал посетитель, взлезая на коня, — а ты, старый
черт,
помни наш уговор: коли не будет мне удачи, повешу тебя как собаку!
Версты полторы от места, где совершилось нападение на Максима, толпы вооруженных людей сидели вокруг винных бочек с выбитыми днами. Чарки и берестовые черпала ходили из рук в руки. Пылающие костры освещали резкие
черты, всклокоченные бороды и разнообразные одежды. Были тут знакомые нам лица: и Андрюшка, и Васька, и рыжий песенник; но не было старого Коршуна. Часто
поминали его разбойники, хлебая из черпал и осушая чарки.
— Я никаких слов не
помню, — заметил Жихарев, вздрагивая на остром холоде. — Ничего не
помню, а его — вижу! Удивительно это — человек заставил
черта пожалеть? Ведь жалко его, а?
— Именно, именно, именно! высокая эпоха! Фрол Силыч, благодетельный человек!
Помню, читал; еще выкупил двух девок, а потом смотрел на него и плакал. Возвышенная
черта, — поддакнул дядя, сияя от удовольствия.
— Васильичу… Якову Васильичу… а по фамилии… А фамилию вот и забыл!.. Васильичу…
Черт… Как же его фамилия? Давеча, как сюда шел,
помнил… Позвольте-с…
— Да, вообще… — бормотал он виновато. —
Черт знает, что такое, если разобрать!..
Помнишь его рассказ про «веревочку»? Собственно, благодаря ему мы и познакомились, а то, вероятно, никогда бы и не встретились. Да, странная вещь эта наша жизнь…
Шалимов (глядя вслед).
Черт возьми!.. (
Мнет цветок.) Ехидна. (Нервно вытирая лицо платком, идет туда же, куда прошла Варвара Михайловна. Дудаков и Ольга быстро идут из леса с левой стороны.)
— Галахов! Какую ты Новую Гвинею
начертил на доске? Это, братец, окорок, а не Новая Гвинея…
Помни, Новая Гвинея похожа на скверного, одноногого гуся… А ты окорок.
— Эх, боярин! захотел ты совести в этих
чертях запорожцах; они навряд и бога-то знают, окаянные! Станет запорожский казак
помнить добро! Да он, прости господи, отца родного продаст за чарку горелки. Ну вот, кажется, и просека. Ай да лесок! Эка трущоба — зги божьей не видно! То-то приволье, боярин: есть где поохотиться!.. Чай, здесь медведей и всякого зверя тьма-тьмущая!
— Около двадцати лет в сутки! — закричал Бобров. — Двое суток работы пожирают целого человека.
Черт возьми! Вы
помните из библии, что какие-то там ассирияне или моавитяне приносили своим богам человеческие жертвы? Но ведь эти медные господа, Молох и Дагон, покраснели бы от стыда и от обиды перед теми цифрами, что я сейчас привел…
— Однажды я стоял на небольшом холме, у рощи олив, охраняя деревья, потому что крестьяне портили их, а под холмом работали двое — старик и юноша, рыли какую-то канаву. Жарко, солнце печет, как огнем, хочется быть рыбой, скучно, и,
помню, я смотрел на этих людей очень сердито. В полдень они, бросив работу, достали хлеб, сыр, кувшин вина, —
чёрт бы вас побрал, думаю я. Вдруг старик, ни разу не взглянувший на меня до этой поры, что-то сказал юноше, тот отрицательно тряхнул головою, а старик крикнул...
Бедняга Джузеппе торчал в углу один, мрачный, как
чёрт среди детей; сидел на стуле согнувшись, опустив голову, и
мял в руках свою шляпу, уже содрал с нее ленту и понемногу отрывал поля, а пальцы на руках у него танцевали, как у скрипача.
— Эх ты…
черт! Пей… да смотри, — дело разумей… Что поделаешь?.. пьяница — проспится, а дурак — никогда… будем хоть это
помнить… для своего утешения… Ну и с девками гулял? Да говори прямо уж! Что я — бить тебя, что ли, буду?
— Да, да —
помню! Ах,
чёрт возьми, так это вы? Я вас, кажется, обругал тогда, а?
Я пошел. Отец уже сидел за столом и
чертил план дачи с готическими окнами и с толстою башней, похожею на пожарную каланчу, — нечто необыкновенно упрямое и бездарное. Я, войдя в кабинет, остановился так, что мне был виден этот чертеж. Я не знал, зачем я пришел к отцу, но
помню, когда я увидел его тощее лицо, красную шею, его тень на стене, то мне захотелось броситься к нему на шею и, как учила Аксинья, поклониться ему в ноги; но вид дачи с готическими окнами и с толстою башней удержал меня.
— Да, сударь, чуть было не прыгнул в Елисейские. Вы знаете моего персидского жеребца, Султана? Я стал показывать конюху, как его выводить, —
черт знает, что с ним сделалось! Заиграл, да как хлысть меня под самое дыханье! Поверите ль, света божьего невзвидел! Как меня подняли, как раздели, как Сенька-коновал пустил мне кровь, ничего не
помню! Насилу на другой день очнулся.
— Ну, встреча!
черт бы ее побрал. Терпеть не могу этой дуры…
Помните, сударь! у нас в селе жила полоумная Аксинья? Та вовсе была нестрашна: все, бывало, поет песни да пляшет; а эта безумная по ночам бродит по кладбищу, а днем только и речей, что о похоронах да о покойниках… Да и сама-та ни дать ни взять мертвец: только что не в саване.
Чебутыкин(угрюмо).
Черт бы всех побрал… подрал… Думают, что я доктор, умею лечить всякие болезни, а я не знаю решительно ничего, все позабыл, что знал, ничего не
помню, решительно ничего.
Ум мой был помрачен: где я ходил, как спускался и поднимался, встречая то боковые, то пересекающие ходы, — не дано теперь моей памяти восстановить в той наглядности, какая была тогда; я
помню лишь тесноту, свет, повороты и лестницы как одну сверкающую запутанную
черту.
—
Черта не
поминай!
черта, братец, не
поминай! от этого, мужик говорил, худо бывает. Лучше богу помолись, так он тебе и жену даст, — умилительно фамильярничал Фридрих Фридрихович.
— А
черт его знает, как оно вышло… — хрипел Тихон Савельич. — Все ехали ладно, все ладно… а тут, надо полагать, я маненичко вздремнул. Только во снях и чувствую: точно на меня чугунную пушку навалили… Ха-ха!.. Ей-богу!.. Спасибо, отцы, ослобонили, а то задавил бы дьякон Тихона Савельича.
Поминай, как звали.
— Ты — не сердись на людей, ты сердишься все, строг и заносчив стал! Это — от деда у тебя, а — что он, дед? Жил, жил, да в дураки и вышел, горький старик. Ты — одно
помни: не бог людей судит, это —
черту лестно! Прощай, ну…
— Сам я хотел тебе больше дать. Разжалобился вчера я, вспомнил деревню… Подумал: дай помогу парню. Ждал я, что ты сделаешь, попросишь — нет? А ты… Эх, войлок! Нищий!.. Разве из-за денег можно так истязать себя? Дурак! Жадные
черти!.. Себя не
помнят… За пятак себя продаете!..
— Да мамынька за косы потаскала утром, так вот ей и невесело. Ухо-девка… примется плясать, петь, а то накинет на себя образ смирения, в монастырь начнет проситься. Ну, пей, статистика, водка, брат, отличная…
Помнишь, как в Казани, братику, жили? Ведь отлично было,
черт возьми!.. Иногда этак, под вечер осени ненастной, раздумаешься про свое пакостное житьишко, ажно тоска заберет, известно — сердце не камень, лишнюю рюмочку и пропустишь.
— Честь имею представить вам господина барона, — говорил Масуров. — Прошу покорнейше к столу. Я надеюсь, что ваше баронство не откажет нам в чести выпить с нами чашку чаю. Милости прошу. Чаю нам, Лиза, самого сладкого, как, например, поцелуй любви! Что, важно сказано? Эх,
черт возьми! Я когда-то ведь стихи писал.
Помнишь, Лиза, как ты еще была невестой, я к тебе акростих написал...